prong777 | Романовы изучали талмуд с детства (Reply)

Оригинал взят у

mislpronzaya в Романовы изучали талмуд с детства

Об этом проговаривается В.Кн. Александр Михайлович, когда цитирует талмуд в юношеском возрасте, пробираясь джунглями к Педро Второму в Петрополис.

Иудейский ужин

После революции и Гражданской войны из числа членов императорской семьи выжили буквально несколько человек. Просто чудом спасся и Великий князь Александр Михайлович, с детства носивший кличку Сандро. Он родился в 1866 году, видел троих императоров, причем с последним рос вместе. А женой Сандро стала родная сестра Николая II Ксения Александровна. Великий князь оставил Воспоминания, из которых многое можно узнать и понять о нашем прошлом. Например, о причинах русско-японской войны. Но сегодня я хочу предложить вам, читатель, фрагмент мемуаров, в котором Александр Михайлович сопоставляет два общества - дореволюционное русское и американское того же времени. Предметом сравнения стал так называемый "антисемитизм", который, как выясняется, в США проявлялся весьма активно, в отличие от России, которую вечно-то в этом "грехе" обвиняли...

«Иудейский ужин» состоялся в отдельном кабинете питейного заведения, где во времена «сухого закона» нелегально торговали алкоголем — именно там и только там располагаются оазисы хорошей кухни и сердечного товарищества на всем американском континенте.

— Вы не чувствуете себя не в своей тарелке? — со смехом сказал господин, сидевший во главе стола. — Единственный нееврей, вдобавок русский великий князь, в компании шестнадцати иудеев, четверо из которых раввины.

Нет, я не чувствовал себя не в своей тарелке, разве что по той причине, что всего лишь за неделю до этого, находясь в Миннеаполисе, я получил письмо от управляющего местного ресторана, где он уверял, что был бы необычайно счастлив предложить мне «настоящий кошерный ужин».

— И к тому же, — продолжал я, — разве это не естественно для меня, представителя, пожалуй, самого антисемитского режима в мире, встретиться с вами, господа, и спросить: а как с этим обстоит дело в Соединенных Штатах?

— Вы, должно быть, шутите, — воскликнул мой сосед справа, известный бруклинский раввин. — Не хотите же вы и впрямь сравнивать нескончаемые гонения на наш народ в Царской России с полной свободой и равенством, которые мы имеем в Соединенных Штатах?

— Свобода и равенство! — повторил я медленно и задумался, зачем столь образованному человеку умышленно не видеть правды. — А скажите мне честно, вы когда-нибудь слышали, чтобы хотя бы один домовладелец в той безжалостной Царской России отказался пустить на постой еврея?

— Вы ссылаетесь на то, что имеет место исключительно в этой снобистской части Манхэттена, — сказал он, немного вспыхнув. — Нельзя винить весь народ за невежество и тупость горстки домовладельцев.

— Нельзя, — согласился я, — да я и не собираюсь. Но

что вы скажете о так называемых элитных колледжах Америки? О Гарварде, Принстоне, Йеле и многих других, и на восточном, и на западном побережье? Вы хотите сказать, что ваши юноши могут поступить в эти колледжи на равных правах с неевреями? А ваши клубы для избранных? Вы сможете меня убедить, что не существует барьеров, закрывающих людям вашего племени путь по меньшей мере в десяток клубов в Нью-Йорке, Филадельфии, Бостоне и Сан-Франциско? Я говорю об этих четырех мегаполисах только потому, что знаю их лучше, а не потому, что в других больших и малых городах положение иное.

— Ну что ж, пусть так, — сказал он примирительно, взглянув на остальных присутствующих. — Но эти колледжи и клубы поступают так не из-за антисемитизма.

Просто, зная присущие нашему народу упорство и предприимчивость, там боятся, что полное отсутствие ограничений может создать большие трудности для нееврейских кандидатов.

Мне стоило расхохотаться. Он невольно повторил излюбленный аргумент главарей антисемитизма в России.

— Я начинаю думать, — сказал я, — что мой дед император Николай Первый был куда лучшим иудеем, нежели вы, потому что, когда этот же аргумент привели ему русские генералы, не желавшие допустить в его армию евреев, он просто сказал, что император всероссийский не может делать разницы между своими подданными неевреями и евреями. Он печется о благе своих верноподданных и наказывает предателей. Всякий другой критерий для него неприемлем, заявил он.

— А! Так то был ваш дед! — воскликнул мой изворотливый оппонент. — А что вы скажете о своем покойном шурине, последнем царе? Что-то не верится, что он хоть раз изрек что-нибудь в духе такой же терпимости...

— Верно, — согласился я. — Его терпимость простиралась не дальше, чем у одного моего американского знакомого, богатого господина из Техаса, который посоветовал мне не принимать приглашение на ужин, потому что приглашавшие были католиками!

Мы спорили пять часов. В три утра мы по-прежнему сидели запершись в прокуренном кабинете уютного заведения в районе 50-х улиц, не в состоянии прийти к согласию и не желая уступить друг другу ни на йоту. Мы проспорили бы так до следующего дня, если бы хозяин заведения не постучал наконец в дверь и не сказал, что пора расходиться. Его терпимость была бесконечна, однако существовало такое обстоятельство, как дозволенное время работы, а хозяин уважал законы.

Александр Михайлович, Мемуары Великого князя